Россия – страна контрастов, первая мысль, когда, измученная восьмичасовым переездом, под непрерывным месивом из дождя и снега, свернула с ровненькой красавицы автострады, на съезд в город, название которого не успела прочесть. Будто в параллельную вселенную въехала. Машину затрясло на непролазных ухабах, меня - в ознобе навалившейся простуды. Не жалея дисков, гнала, скорее, мечтая о горячем ужине и мягкой постели.
Город оказался вовсе не городом, а большим селом. По улице, из ряда бревенчатых домов, ни души. Рано провинция ложится. А, впрочем, чем здесь заниматься после захода солнца? Наконец, светом фар выхватила одинокую, сгорбленную фигуру, в дождевике, тянущую нечто за собой, подозрительно похожее на медный кабель. Не заметив лужи, лихо окатила электрика - энтузиаста каскадом воды сразу из-под двух колес. Пристальный взгляд семидесятилетнего старика недвусмысленно желал мне здоровья и долголетия.
- Вы, уж простите, пожалуйста, темно. Право, неловко получилось! Не подскажите, тут есть гостиница?
- На кладбище.
- Не поняла?
Дед раздраженно насупил роскошные брежневские брови:
- Чаго непонятного? Езжай до кладбища, там найдешь, не упустишь, горит, аки новогодняя елка, ентот самый антель.
Я даже не успела предложить стать соучастницей преступления - подвезти его с ворованным металлом, старик, махнув рукой, почапал в темноту.
Иллюминация двухэтажного особняка, с кричащим названием «Отель», действительно поглощала электроэнергии больше, чем все остальное население. Бегущие огни вывески, гостеприимно отражались на табличках кладбищенских памятников, через дорогу от входа. Картину довершали две огромные тыквы с раскосыми подсвеченными-глазами, смотрящими с крыльца. Совершенно забыла, это же ночь Хэллоуина! Только с моим счастьем заночевать здесь.
От порыва ветра кроны деревьев пришли в движение, тени надгробий вытянулись по земле, вырываясь за ограду погоста. Протяжно завыла, хотелось верить, собака. Мать твою! Отродясь живых боялась больше, чем мертвых, но сегодня…
Моему старту из машины могли позавидовать конструктора торпедных аппаратов. Приветливо звякнул колокольчик. Захлопнула дверь так, будто полчища покойников уже ломились следом. На шум вышла дородная хозяйка.
- Здрасте, ну, и местечко тут у вас!
Дама удивилась:
- А что не так?
- Как что? К-к-кладбище, вон … рядом, страшно, я чуть не … того.
- Так, там все умерли.
Дама забрала из рук сумку, помогла снять пуховик. Было в ее движениях нечто повелительное, не терпящее возражений:
- Лежат себе тихо, смирно, к нам не заходят. Я в молодости бегала туда ночами к мужу на свидания, никто за жопу из-под земли не хватал. Топай, давай к камину, Димасик все отнесет.
- Там чемодан еще в багажнике, Димасик не захватит, вот ключи, попросите его, пусть машину закроет – перевернись сейчас на улице фура с наличными, и то бы я, хрен, вышла.
Только отдышавшись, осмотревшись, поняла, в какую роскошь попала. Внутренняя отделка дома могла служить образчиком человеческой фантазии и мастерства. Стены, потолок, мебель – сплошное дерево. Ни одна деталь интерьера, самый неприметный закуток, не оставлены без внимания. Резьба, орнаменты, завитушки-финтифлюшки, фигурки – всем этим украшен особняк от подвала до крыши. В центре столовой стол из тяжелого моренного дуба, красивее в дворцах не видала. А кровати! Боже, это не кровати, а аэродромы для лайнеров средней дальности. В каждой комнате особенные, ни разу не повторенные.
Жар от камина, в котором пылали настоящие полешки, осушил мою скупую, жабью слезу. Отныне, деревянные панели, которыми украсила свою квартиру, чем особо гордилась, будут казаться лишь жалким штакетником колхозного забора.
Хозяйка охотно объяснила. Оказывается, вся родня ее покойного мужа, еще со времен царя Дымка, были плотниками и резчиками. Даже, восстановление, деревянной кладбищенской церкви, включённой в список культурного наследия, дело их рук.
- Теперь, вот, только Димасик один из всей династии и остался. Плотничает в холода, когда туристов почти нет – со вздохом окончила женщина, показав на сына, тащившего наверх мою поклажу.
Димасик не отличался привлекательностью от слова «совсем». Невысокий, сутулый, грудь впалая, руки непропорционально длинные, в вечном движении, поиске, куда их деть. Недобрый, настороженный взгляд из глубоких глазниц и волосы, растущие в своем отдельном, уникальном от прочих, направлении. С такой оригинальной внешность парень вполне способен был стать звездой мюзикла «Нотр-Дам де Пари». Но это не самое страшное. Он был из тех мужчин, которое до пятидесяти лет ходят за мамочкой с неразрезанной пуповиной, во всем послушные, прибитые непреклонной волею воинственной родительницы.
В следующий раз Димасик предстал пред наши ясны очи преображенным. Нарядная рубашка, темные брюки и, о-о-о милота, бабочка и ослепительно белое полотенце, перекинутое через руку. Для полноты картинки не хватало: «чево-с-с изволите-с-ссс». Хозяйка уселась в соседнее кресло, протянув руки к огню:
- Поужинаем здесь, сейчас Димасик накроет – она эффектно щелкнула пальцами, - Сынок, сделай красиво!
«Сынок» распался на ионы, в следующее мгновение основной свет погас, зажглись свечи. Я едва не кончила от восторга. Зажмурила глаза, в голове всплыла одна сцена из «Мастера и Маргариты». Не оставляло ощущение нереальности происходящего.
- … да, вот на этом самом месте стоял амбар, почитай все домовины для жильцов напротив… - продолжала историю дома хозяйка, - … тут, испокон веков, делались. Сколько поколений в них упокоилось! – прибавила она горестно, сожалея, что сейчас нас не окружают штабеля гробов.
Я же с интересом следила за шаловливыми руками Димасика, который, в этот момент, ставил перед нами на столик две продолговатые, резные дощечки, с углублениями, в которых стояло по пять рюмок, каждая наполненная жидкостью разного цвета.
- Что это?
Хозяйка небрежно махнула рукой:
- Это - чистая слеза. Месяца два назад финны приезжали, пили, были в восторге.
Скажу вам – не показатель. Тем, хоть растворителя для краски налей – все равно будут в восторге. Но, пахло приятно.
- Начинай по алфавиту. Абрикосовый, брусничный, груша, смородина, яблочный. По первой попробуй все, выбери, какой понравится, после, не мешай, пей только его, а то худо будет, при таком-то весе – дама критично оглядела мою фигуру.
Уж не знала, обижаться или радоваться. Сверху, в грудях, не задалась, канеш, пышностью, но жопа …, жопа-то есть. Тяпнула букву «А», задохнулась, прослезилась. У лица, услужливо, очутилась вилочка с нанизанным грибочком:
- Закуси и сразу брусничкой окати, она помягче будя.
Я замахала руками, однако хозяйка, почти насильно, заставила «окатить».
Божжеее! Как хорошо-то сразу стало! Огненная вода, горячими струйками разбежалась по телу, разгоняя усталость и хворь. Ломота, озноб, давящая боль в висках, где вы? Димасик, на глазах, вырос на голову, хорошея с каждой секундой.
- Давай, за этот, Херовин, напридумывают праздников, точно своих мало.
Уже с удовольствием чокнулась с хозяйкой. Димасик не участвовал. Видно в тридцать, ему еще не полагалось. Вместо этого он летал в лабазы, меча на стол все новые яства. Центральным блюдом стала рулька маринованная в пиве, обложенная отварным картофелем, размером не больше крупной фасолины. Таяла во рту, особо раскрываясь вкупе со смородиновой. Разговор за ужином вертелся вокруг той самой кладбищенской церкви. А о чем же еще в ночь всех святых? С замиранием сердца слушала побасенки об огне свечи, который вдруг вспыхивает ночами в ее узких окнах-бойницах. Это расстрелянный в 21 году батюшка ведет тайную службу. О колоколе, который, ни с того ни с сего, начинает звонить в безветренную погоду. О Невесте, потерявшей суженного прямо в день свадьбы, плач которой слышат на угасание Луны, в чем готовы побожиться все жители села от мала до велика.
Цепенея, я, с садомазохиским наслаждением, продолжала заваливать хозяйку вопросами о бардаке, который творится за оградой кладбища. Отправились спать около полуночи. Раздевшись донага, прыгнула на перину. Легкое тело будто утонуло в воздушном облаке. Мысли размерено текли, не тревожа мозга. Просто лежала, смотрела в потолок. Сон не приходил. В окно поскреблись, тихо, вместе с тем настойчиво. Я обмерла. Учитывая высоту второго этажа, это не могли быть проделки случайных прохожих. Теперь все рассказы слышаные за столом запрыгали картинками перед глазами. Звук повторился, уже с постукиванием.
Страх лучше увидеть в лицо, чем, закутавшись в одеяло лежать, издавая неприличные звуки. На цыпочках подошла к окну. Нечистая сила, почему-то, представлялась в образе Киркорова, только с рогами, в развевающемся пурпурном плаще. Зажмурила глаза, вдохнула воздуха, рывком раскрывая шторы. Никого! Но вот в окне церкви блеснул огонек. Не просто огонек. Направление теней менялось, будто кто-то ходил со свечой. Я чуть окно лбом не выдавила, вглядываясь. Нет, точно, не показалось.
Комната Димасика оказалась не запертой. Он лежал неестественно - ровно на спине, вытянув руки вдоль туловища. Граждане с температурой 36,6 так не отдыхают, так укладывают уже при комнатной. Мужчина открыл глаза едва я зашла. В его взгляде ноль эмоций, при виде стоящего в темноте, полуночного чуда, завернутого в простыню. В момент нервного возбуждения, мне было откровенно плевать, что он там подумает, посему бесцеремонно, с ногами, забралась в его кровать:
- Димка, там кто-то есть!
- Где?
- В церкви.
- И что? – его убийственно-равнодушный тон убил бы, в ком хочешь, надежду постигнуть тайны мироздания, только не во мне.
Великовозрастной девственник, в отсутствии мамочки, дающей храпуна на весь отель – это даже не добыча. Простынь, профессионально, скользнула с плеча, когда я потянулась рукой по его ноге:
- Блин-н-н, Димчик, родненький, ну, идем, сходим, одним глазиком глянем. Интересно же до усрачки.
Нога закончилась членом, который я нежно сжала в кулачке, поводя им вверх-вниз. Наклонилась телом, провела головкой вокруг соска. В целом, на этом сексуальная сцена закончилась, побив сразу два рекорда - скорости и накопленного мужского добра.
Решимость постигать непостижимое выветрилась непосредственно у ворот кладбища. Только заявить о том я не смогла. Слова, странным образом, застряли в горле. Спина спутника неотвратимо удалялась по тропе вдоль могил. Припустила следом, заглушая биением сердца все звуки в округе. Коснись меня, в тот момент, кто-то или что-то сзади, я бы поседела даже в ногах.
Дверь церкви распахнулась с легким скрипом. Дима шагнул в темноту. Тусклый свет электрических лампочек разлился на окладах икон. От, только что погасшей свечи, у престола, еще тянулась вверх тонкая струйка дыма.
- Батюшка служил – невозмутимо заметил мой путник, скидывая огарок в, стоящее неподалеку ведерко, ставя на его место новую, - Родится вроде некому, значит заупокойную, помрет вскоре кто-то.
Я села на небольшое возвышение у алтаря. Страха как не бывало. Тихо, спокойно, по-домашнему уютно. Дымящаяся свечка в пустой, ночной церкви расставила все на свои места. Вон и плошка, предусмотрительно от пожара, с водой, под огонь подставлена. С чего бы призраку так заморачиваться. Уловка для туристов от хитрожопой семейки, в которой самая большая скотина – Димасик. Интересно, сколько городских дур, до меня, отсосали «девственнику» за экскурсию. Это же, необлагаемая налогами, двойная прибыль.
Да, ладно, я не в обиде. Цель-то достигнута – в сказку почти поверила, годовой запас адреналина израсходовала, а это дорогого стоит. Если отбросить в сторону угрозу инфаркта – шоу у них крутое. И летит слава о нем по городам и весям, передаваемая из уст в уста. А без таких вот легенд, веры в чудеса, человеческое существование лишено всякого смысла.
Больше думалось об ином. Сколько поколений видели эти, почерневшие от времени, стены. О людях, давно покинувших мир, приходивших сюда в радости, в горе. Вот тут стоял службу барин с семьей. А сзади, почесывая поротые зады, толпились крепостные. Вон там, девчонки, закутанные в платочки, тихонько шушукались, обсуждая парубков, важных, в малиновых рубахах и смазанных дегтем сапогах. А вон там дьячок, уже махнувший с утра шкалик, масляными глазенками щупал телеса сочной вдовушки. Наверное, в такой же церкви, Хома Брут отпевал красавицу-ведьму. Ах, если бы эти стены умели транслировать свою память.
Желание исполнилось под утро, во сне ко мне пришел сам бедолага Хома:
«Тишина стояла страшная. Свечи трепетали, обливая светом всю церковь. Философ перевернул один лист, перевернул другой. Заметил, что читает совсем не то, что написано в книге. Перекрестившись, Хома начал петь. Это несколько ободрило. Чтение пошло вперед, листы замелькали один за другим. Вдруг… среди тишины… как и в прошлые ночи… с треском лопнула крышка гроба и… поднялась покойница. Еще более прекрасная, чем в первые разы. Взмахнув руками, ведьмочка скинула саван, заметавшимся вихрем вокруг очерченного, несчастным бурсаком, кола. Попадали на землю иконы, сорвался напрестольный крест прямо в руку покойницы.
У Хомы выветрился последний хмель. Она шла, облизывая маленьким, острым язычком основание распятия. После, приложив к пышной груди, начала водить им по твердым соскам, нацеленных на него, бормочущего, как попало, молитвы. Ужас ведала только голова Хомы. Тело же его, не знавшее женской ласки, реагировало на другой лад. Когда ведьма просунула крест, между полных розовых ляжек, сотрясая стоном округу, свитка парубка, против его воли, вздыбилась в неприличном месте. Хома ойкнул, прикрывая срам Псалтырем.
Покойница захохотала, не уставая погружать в чрево свое резную рукоять креста. Парубок видел и слышал, как, с хлюпаньем, оно исчезает, в горячей, влажной глубине бесстыдно раскинутых ног. Споткнувшись о заговоренный круг, красавица, одной рукой манила Хому к себе, искушая с придыханием:
- Иди, миленький, ко мне. Иди же, не бойся. Любить буду, как никто не полюбит. Узнаешь такое, чего слаще нет на свете.
Ноги бурсака готовы уже были сорваться на смертный грех – спознаться с нечистой. Но душа противилась искушению. Видя бесплодность попыток, ведьма в ярости отшвырнула распятие:
- Вия! Слуги Сатаны, призовите Вия!
В тот же миг, двери церкви распахнулись. Повиливая задами, пританцовывая, ударяя в бубны, ворвалась толпа патлатых чертей размалеванных во все цвета радуги. Вереща, они несли на руках огромное чудовище, схожее на медузу. Только вместо щупалец, по всему телу и даже лбу, у него произрастало то, что школярам старших классов, по утрам спать мешает. Вместо век – два огромных, волосатых мешка.
Вия опустили. Тяжело ступая, он вошел в круг. Елдаки на нем ожили, зашевелились, вздыбились подобно змию, готовому к атаке. Голос ведьмы превысил общий гам:
- Не захотел со мной спознаться, так будь же проклят на век! – хлопнула в ладоши.
Невидимая сила приподняла Хому, развернула, бережно ставя на четвереньки. Полы свитки взлетели вверх, порты сами сдернулись, обнажая розовый зад. Держа наперевес своего одноглазого змея, Вий склонился, покрывая Хому.
…..
Разливая по стаканам горилку, богослов Халява спросил:
- Вы слышали, что случилось с Хомою?
Собравшиеся дружно закивали, соглашаясь, а Тиберий Горобец даже поспешно перекрестился:
- Не да Бог, не дай-то Бог такой участи никому. Говорят, наш Хома (снова осенился перстами), ноне гей-парады по Киеву водит. Самый главный у них там. Еще открыл по городу салоны, куда, денно и нощно, черти валят. Когти полируют, под девок стригутся. А еще бают, здесь Тиберий склонился, приглашая остальных, дабы ушей чужих избежать, - А еще бают, цицки у него появились, вот, такущие!
Бурсаки, не выдержав изобилия страстей, заплевали себе под ноги:
- Чур нас, чур грешных!»
…..
Вот такие вот они, сцуко, современные вечера на хуторе близь Диканьки.
Всех с прошедшими праздниками, а в особенности - с наступающими. Проведите их в компании хмельных друзей, разнузданных подруг, так чтоб трещала башка, ломило тело, посинели яички и, соседям в глаза было стыдно смотреть. Пока закон о домашнем насилии не приняли. Потом будет поздно. Исполнения ВСЕХ (в рамках УК РФ) сексуальных фантазий!!!