Она добилась всего сама. Хотя … после знаменитого интервью свет наш солнышко, Ксюшеньки, ясное – Собчак, это я, вроде, тупой шлюхой ее, сходу, обозвала. Нет, моя героиня - серый, провинциальный мышонок. Папа рабочий, мама швея. С эдакой биографией, при старой власти, ей кувалда, по комсомольской путевке, без очереди полагалась. Двушка хрущевка, сараюшка на шести сотках, в глобальной дали от озера Комо, вот и все приданное. Редкий случай не испорченного, единственного ребенка. Росла трудяжкой. Лучшая в классе, пожизненная олимпиадница. Где умишка не хватало, зубрила, тупо вбивала в мозг затейливые формулы интегралов, кислот, свободно болтала на двух языках. Иных дитяток за неуспеваемость по филейным частям учат, эту - ремнем от уроков в кровать загоняли. Боялись, ослепнет или свихнется. Не даром, умудрилась, перед выпускными довести себя до полного истощения. Неотложку вызывали. Экзамены выдержала с честью, высший бал по городу, сам мэр поздравлял, по местному «Мухосранск TV» показывали.
Отгремели торжества, отзвучали речи напутственные, мол, дорогу вам в великое будущее, в великой стране, мы открыли. Топайте смело скалдыриваться на местный заводик, а кто по проворней, пожалте в область - закладчиком. Из года в год, выталкивая бодрую массу избирателей за «Единую Рассеюшку», по затертой шпаргалке, несут учителя лютую ересь. Едва ли сами в нее веря, Главный школьный синяк – преподаватель физики, успевший с утра поставить опыт несовмещающихся с печенью фанфуриков , позабыв про включенный рядом микрофон, заявил коллегам:
- Ой, да хватит пороть х@йню, вы гляньте на них, они ж половина уже спились. Идемте лучше накатим.
«Шепоток» пронесшийся над нарядным строем выпускников и родителей вызвал всеобщий одобрительный гул.
Она пришла домой, села на кровать, осмотрелась, задумалась. Наград, грамот до потолка. Прошло детство, юность пролетает, а любви не знала. Поцелуя с губ первого никто не сорвал. Ведь хорошенькая, всем взяла. Где надо – кругленько, где потребно – стройненько. И мальчишки вокруг нее вертелись. Ни одного к себе не допустила. Не то, чтобы не хотела. Очень хотела, зов плоти не перебить. В одной старой книге, изданной в эпоху «в СССР секса нет», прочитала – физические упражнения, погружение в учебу, общественные нагрузки, упорный труд, помогут подростку отвлечься от полового влечения до момента вступления в брак. Наверное, писавший ее сам хохотал над собственным опусом. Ибо, дураку понятно, ты хоть сутками плуг вместе с трактором на горбу по целине таскай, а природа своего попросит. С БАМа каждая третья с пузом возвращалась, поди, не от комсомольских речевок их надувало.
Вот и она хотела любви, слов красивых под луной, поцелуев горячих, рук жадных, раздевающих. Подвывая в подушку, ласкала себя, рисуя фантазии всякие. Утром вспоминала, щечки пунцовели. Мать предлагала, ты пошла бы, доченька, погуляла, вон какой-то паренек тебе звонил. Как ей объяснить стеснение свое? Для свиданий одной смазливой мордашки мало. Хорошо бы нарядов прикупить, прическу в салоне, маникюр-педикюр. Потом уже можно и с мальчиком погулять. Да денег просить язык не поворачивался. Мама кэшем не баловала, прижимистая. Папа, в аванс и получку, тайком, подсовывал, всегда смятую, с неимоверными ухищрениями убережённую, от глаз пытливой супруги, денежку:
- На, доченька, купи себе, что-нибудь.
Да разве на ту тысячу-две сильно разгуляешься? А в мамой пошитой да приобретенной одежде, не то, что бы на свидания, не на всякие похороны сходить не стыдно. Но на выпускной отец твердо заявил жене – платье будем покупать. Скандал случился неимоверный. Даром ли мама отрез крепдешина пятнадцать лет хранила. В этот раз, старый, добрый подкаблучник был неумолим. Зажав в руке кредитку, отвел выпускницу в самый дорогой магазин. Не слушая ее робких возражений, одел словно ляльку. Зато гордости было в родительских глазах, когда дочь заблистала в обновках на празднике. Знавшие ее скромницей одноклассники ахнули, кусая в досаде локти.
После бала ждал еще один сюрприз. Собрав семью за столом, отец долго рылся в кладовке. Громыхал, чертыхался, пока не извлек большую, металлическую банку из-под сельди иваси, аккуратно подписанную фломастером «грузила». Положил ее перед домочадцами, триумфально снял крышку. Мать схватилась за сердце, опуская в стыде глаза. Внутри лежали годы ее необоснованных упреков, типа «бабу на стороне завел», «зарплату с друзьями пропил». Четыре пухленьких стопки двадцати-пятидесяти, реже ста долларовых купюр, любовно уложенных, перетянутых резинками.
- Ты почему мне не сказал?
Отец отмахнулся:
- Тебе сколько не дай, все без толку спустишь.
Трясущимися руками он вынимал деньги, раскладывая их перед дочерью:
- Вот, десять лет копил. Ты уж прости. Сколько смог. Мечтал об этом дне, вырастишь, купишь себе квартиру рядышком с нами. Молодой девке простор нужен, да и от мужа независимость. Сегодня понял. Не нужна тебе здесь квартира. Забирай все, беги отседа, пока ноги молодые. Не вырвешься сейчас, затянет навсегда. Езжай в столицу, только там и жизнь. Трать все, не задумываясь. На нас не равняйся. Чему учили - забудь. Мы всю дорогу скопидомничали, а толку - то? Поживи за себя и за нас. Ты девочка умная, на жилье заработаешь. А нет, помни, у тебя есть дом, где рады и ждут.
Она слушала его, представляя, как после ночной смены он бежал в банк, менял часть скромной зарплаты на вот эти вот двадцатки. Проносил их, спрятав в пачке папирос, оставшись один, разглаживал, докладывая в общую кучку, улыбаясь мечте. Как тут было не зареветь?
Золотая медаль открывала дверь любого вуза. От МГУ отказалась, не раздумывая. Москва, безмерной губкой, впитывающая в себя армянских комиков, белорусских гомиков, сами москвичи, променявшие лик православный на пидарковатость, пугала ее. Город Великого Петра – манил. Поступила на факультет журналистики. Завету отцовскому не вняла. Подаренное берегла. Жила в общаге. Учеба- дом, дом-учеба. Свободное время посвящала репетиторству. Однокурсницы звали с собой на погулялки - отказывалась. Девственность вроде становилась ее второй натурой. Умру одинокой кошатницей, горько усмехалась, присматривая на мусорках подходящею шерстяную кандидатуру.
Любовь нагрянула нечаянно. Игорь появлялся в универе не часто, в кафешке потусить, первокурсниц поснимать. Всегда в сопровождении свиты из прихлебателей и дежурной инста-клуши. Типичный мажор, сын известного режиссера и прославленной балерины. Профессура - сплошь папкины друзья, экзамены автоматом. Спроси, не сразу вспомнит на кого учиться. Наглый аки танк, острый на словцо, находчивый, красавчик. Барышни, взгляд единый его на себе поймав, испускались фимиамом влажной киски. Всякая мечтала голой задницей оценить качество кожи, его, очередного, спорткара. Известны были случаи боев между претендентками. Но не вырванные патлы, ни расцарапанные фейсы соперниц, не помогли. Когда разнесся слух, какой замухрышкой, заинтересовался наш мачо, перевозбужденная общественность ахнула. Долго он ее обхаживал, хотя, влюбленность не помешала ему, параллельно, перетрахать половину потока. Случилась обычная сказка. И волшебство тут не при чем. Переизбыток ярких тусовщиц, привел к скачку цены на скромность. С ней Игорь становился другим, словно подменяли. Тихий, заботливый. Лишнего, ни то чтобы касанием, намеком не позволил. Ухаживал красиво.
Она была не против. Комедии не ломала. Лишь бы с живым человеком, не с вибратором чести лишиться. Тем более, с каким! Всем ей подходил. Единственная неприятная черта, деньгами сорил, цены им не зная, направо-налево. Это претило. Вроде чужое, не жалко. Но она, влюбленная, уже примеряла его на перспективу. На очень далекую перспективу, мысли о ней кружили голову, сладко щемило в груди.
Интимной близости между ними не было. Заставай их случай переночевать под одной крышей, Игорь, неизменно, отправлялся спать в другою комнату. Складывалась надежда - бережет, для той самой, единственной, неповторимой ночи. Случалось, зацелуются до изнеможения, вот он, момент долгожданный, еще немного и … ничего. Дурачиться начинает или в киношку тянет, а она, разве что, из любовной горячки, силой вырванная, с тоски не воет. Потом, приходя в себя, порыв его чистый благодарно принимая.
Закончилась сессия. В новогодние каникулы отправились в Подмосковье к отцу Игоря. Мать за границей, укатила плясать в Италию. В огромном особняке принимал сам глава семейства. Еще моложавый, благородного вида, породистый. Взглянула на него, поняла, в кого жених красавцем вышел. А вот Игоря, вдруг, стало не узнать. Куда подевался надменный, уверенный в себе, острослов? Сморщился он, поник, ростом, вроде, помельчал, суетливым стал. Угодливо папашиным словам, в тему и не в тему похихикивает, того и гляди на «чего-с изволите-сь» перейдет. Может, в строгости его держали? Известная мудрость, детские шрамы, как борозда между ягодицами, за жизнь не затянуться.
Хотя … не похоже. Никанор Сергеевич весел, учтив, особенно гостье рад. С охоткой по дому водит, непосильным трудом нажитое, показывает. Без хвастовства. Искреннее восхищение молодой леди ему в удовольствие. И ей приятна его не заносчивость. Конечно, с порога раскусил он ее рабоче-крестьянское происхождение, но знака неравенства не выставил. Игривый его возрасту интерес к девушкам, проявлялся, не без того, но так, в виде флирта. Выглядело мило. В характере Никанора сошлась золотая середина, не корчил шибко блахххародную антилигенцию, одновременно и не строил из себя молодящегося пикапера.
Обед подали с претензией на роскошь. Даже в этом хозяин остался верен себе, не было бахвальбы, дескать, мы так каждый день лопаем. Напротив, подчеркнул - в честь гостей. Мол, деньги есть, но счет им знаю. Рассказывал про знаменитостей без панибратства, свойственного околобогемной сошке: «Мишка, Боярский, конечно знаю, третьего дня его гримерку подметал». Напротив, Никанор Сергеевич, находясь выше многих по положению, звездных друзей величал по имени-отчеству, выказывая немалую долю уважения. Его бесподобные истории очаровывали. Она не могла оторваться слушать, подчас забывая о, нанизанном на вилку, кусочке аппетитного угря. К середине обеда, с ужасом поймала себя на мысли, что совсем забыла про Игоря. Обаяние хозяина дома гипнотизировало, унося мысли в удивительно–волшебный мир. К исходу третьего часа застолья, Никанор Сергеевич поднялся из-за стола:
- Так, все. Прошу прошения, замучил вас бесконечно рассказами, сложно остановиться, в особенности перед столь благодарной и прекрасной аудиторией. Идите, отдохните с дороги. Перелеты выматывают.
- Да, нет, что, вы, - начала она, не подумав, однако останавливаться было поздно, - Наоборот, очень интересно. Если честно, я в первый летела, – беспощадно краснея, тихо добавила, - Мы с родителями обычно поездами.
Никанор, по-доброму смеясь, ее смущению, полу обнял за плечи:
- Сам люблю поезда. Эх, стук колес, мелькание городов, деревень за окном. Думаешь, кто эти люди, живущие за освещенными квадратами, о чем думают, говорят, горе у них или радость. Вы сидите в купе, курочка, бутылочка, беседа задушевная, далеко за полночь. Было, всякое было. Сейчас времени не хватает, оно неумолимо. Сегодня тебе надо быть здесь, завтра там. Куда-то гонимся, спешим. Да и возраст уже не тот, по поездам.
В последней фразе он не сдержался, явно, кокетничая. Его истинный возраст без паспорта не разобрать. На вид, сравнить с отцом, а они почти годки, разница лет в десять. Никанор Сергеевич телом крепок, моложав, не согнут временем, физическим трудом, в спортзалах, бассейнах, да по массажистам его холит. В глазах бесы скачут. Поди, студентки до сих пор на шею вешаются, не за роль, а по нужде своей мокрохвостой. Выпитое вино разгорячило не только тело ее, но и мысли. Приятно идти с ним под руку, пока Игорь плетется сзади, передоверив ее отцу.
Оставшись одна, рухнула на огромную кровать, не раздеваясь. Маленькая принцесса в прекрасном замке. Вот бы папа увидел ее сейчас. Как, на равных, общалась с небожителем, как он делал всевозможное, чтобы понравиться ей, девочке из чумазой провинции. Она начала их сравнивать. Понятное дело, отец сильно уступал Никанору, даже во взгляде. Как вечного дрожащий за шкурку кролик, проигрывает в уверенности сытой морде питона, принимающего решение – сейчас сожрать или оставить на ужин. Никанор смотрит на людей благосклонно, в виде подарка. Женщиной, рядом с ним, чувствуешь себя закутанной в теплый, домашний плед, надежно охраняющий от холодов судьбы. С папой того не было. Всегда немного тревожно от мысли, как оно обернется.
Несколько лет назад произошел случай. К ней, вечером, во дворе пристали заезжие хачи. Местные мужики, рубившиеся в домино, чей хероический максимум, набить, по пьяному делу, лицо благоверной, сделали вид, что не слышат ее призывов о помощи. Когда уже почти затащили в машину, из подъезда выскочил отец. Нет, его глаза не горели гневом. В руке не было ни ножа, ни топора. Под улюлюканье черножопых пидарасов, он умолял отпустить дочь. А она стояла, смотрела, думала – проще было пережить групповое изнасилование, чем ползающего, в ногах, обдолбанных обезьян, отца. Спустя время, на девятое мая, на даче, под шашлычок, собрались гости. Принявший излишек жидкой храбрости на грудь, отец стал хвастаться: «Спасибо деду за победу», мы, «Потомки великих воинов», «Если надо, повторим», «Обороним страну от супостата». Она не выдержала, ответив, понятное только ему: «Да ты меня едва спас, куда тебе страну-то?» Никанор, иное дело. Тот бы их руками душил, зубами горло рвал, без страха, упрека за жизнь свою да последствия. Впрочем, зачем поминать былое, разбавляя сладкое предвкушение грядущего непомерного счастья.
Рука сама потянулась ТУДА. Пальцы собрали в гармошку подол платья, подтягивая его к поясу. Мизинчиком отогнула край тончайших трусиков. После знакомства с Игорем она очень серьезно начала относиться к белью. В «прощай молодость», отныне ее, врасплох, не застать.
Проживая с родителями, позже - в общаге, она никогда не испытывала чувства уединенности. Выработалась привычка заниматься мастурбацией бесшумно, проглатывая стон, скрывая даже шорох пальцев. Ныне страх исчез. Она ласкала себя, получая, не прикрытое от сторонних глаз-ушей, удовольствие, лишь от ощущения свободы, возможности не сдерживаться. Возбуждаясь от собственных криков, замирала на пике оргазма, продлевая радость под оглушительными струями, рвущейся наружу, сексуальной энергии. Металась по простыням, с зажатой между ног, рукой, представляла, что двери спальни не плотно закрыты, ее слышно далеко за пределами комнаты. Возможно, в этот самый момент, Игорь наблюдать за ней, а может и не он … Жгучая, запретная мысль прорвала барьер терпения. Оргазм, яркой, ослепляющей вспышкой, накрыл с головы до ног. Сил просто пошевелиться уже не осталось. Как есть, расхристанная, с задранным платьем, приспущенными трусиками, провалилась в глубокий сон.
Следующие несколько дней пронеслись мгновением. Катались на снегоходах по лесу. Никанор Сергеевич взял с собой ружье, которое, верным Санчо Пансом, таскал за ним молчаливый Игорь. Идея, что ради ее развлечения погибнут живые существа, ее огорчила. Решили стрелять по шишкам. Право первой руки гостье. Она прицелилась, зажмурилась, отдача двустволки толкнула ее назад на Никанора. Оба упали, скатываясь в маленькую лощинку. Барахтаясь в снегу, долго не могли подняться. Давненько так не было весело. После, накупив в сельмаге водки, закуски, покатили на речку к рыбакам. Перепугали им всю рыбу, зато, в награду Никанор Сергеевич устроил целый званый ужин на льду. Особенно запомнилась уха, с янтарными кружочками жира, пропахшая дымком. Ее ели прямо с котелков. Мужики травили байки, в которых, с каждым выпитом стаканом, однажды выловленная щука, становилась упитанней на пару килограмм. Так как водки привезли много, скромные любители подледного лова, постепенно превращались в китобоев. Верховодил всем Никанор. Разгул – дым коромыслом. Глядя на нее раскрасневшуюся, в отблесках пляшущего костра, Игорь, не выходящий из меланхолии со дня приезда, не выдержал, наклонившись, тихо произнес:
- Господи, какая же ты красивая.
Хорошо ей стало, теплом пахнуло, потянулась губами целоваться. Но он позванный отцом, уже отпрянул.
Утром отправились в ведомственный санаторий. Игорь остался дома, сославшись на головную боль. Ей было стыдно ехать развлекаться, бросать его в таком состоянии, он настоял. Никанор Сергеевич лихо вел огромный внедорожник, уверенно влетая в рискованные повороты на полной скорости. Лицо спокойное, поза вольготная. Не могла не залюбоваться. Представила себя его женой. Будто они вдвоем отправились на отдых. Красиво получалось. В эти дни, она, все меньше и меньше обращалась к Игорю, в мыслях, вытесняемому величественной фигурой отца. Корила себя, в порыве самобичевания, обозвав пару раз потаскухой.
У санатория забор высоченный. Машины дорогие, охрана в костюмах. Серьезные дяденьки прогуливаются в банных халатах в компании молодых девочек возраста их дочерей, а кому и внучек. Никанора здесь знают. Обслуга спины гнет, клиенты почтительно приветствуют. Он ей на ушко шепчет, указывая на гостей. Вон знаменитый полицейский генерал, любитель золотых унитазов, на всю страну прогремевший с судьей, его оправдавшим, звания вернувшим, вискарик хлещут. А вон владелец дальневосточных заводов, островов, пароходов, чудом избежавший ареста, по делу о контрабанде, в особо крупных размерах, под ручку с чином из ФСБ, в сопровождении длинноногих красавиц, в сауну направляются. В санатории на любой вкус баньки имеются, русские, финские, турецкие, соляные, всякие.
- Скажите, Никанор Сергеевич, а эти девушки … - она не заканчивает вертящегося на языке вопроса.
Ее спутник громко смеется:
- Ну, что за чушь тебе в голову приходит? Мог бы я привезти дитя невинное в бордель? Нет, солнышко, здесь заведение солидное. Вход, исключительно, с негласными женами. Никаких проституток. Сама понимаешь, дела не малые решаются. Не для сторонних ушей. Барышни эти, как раньше говорили, миллионщицы, на них половины состояний оформлены.
Эка она взлетела, голова кружится.
- А меня вы в качестве кого представите?
Никанор еще ближе к ее горящему ушку, нежно обнимая за талию:
- А мы интригу подвесим. Пусть головы ломают.
В отдельной комнате их ждали два дубовых чана. Никанор Сергеевич разоблачился донага, передавая вещи, сопровождающим их, горничным, в голубеньких платьях и накрахмаленных белоснежных передничках. Каждую, не иначе, как через модельное агентство принимали. Она, к пассажу с раздеванием, на глазах будущего свекра, в этой роли ей виделся Никанор, мягко сказать, не была готова. Да деваться некуда. С другой стороны современный купальник, не так-то много скрывает, утешала себя она, стягивая лифчик. Поднимаясь по деревянным ступеням в чан, не удержалась, прикрыла срамные части руками, вызвав тень насмешки на лицах прислуги. Неловко вышло. От нее бы не убыло, взойди она павой, красы девичьей не скрывая, пусть бы Никанор полюбовался, чай целка бы не отвалилась, а так … право - несовременно.
Густой хвойный настой с примесью ароматных таежных трав изгнал дурные мысли. Она лежала, слабо шевеля руками, слушая рассказ Никанора про заснеженные горные вершины, на которых бьют горячие ключи, таящие секреты вечной молодости. Ей снова было хорошо. Почему рядом с ним так себя чувствуешь до разгорающегося огонька внизу живота? Раньше возбуждение приходило не частой физиологической потребностью, ныне – не покидает ни на миг. Ощущение одновременно пугающее и радостное. Растревоженная обволакивающим голосом Никанора, его близостью, она закрыла глаза, украдкой касаясь кончиком пальца клитора. Токи по телу. Ах, Игорек, почему ты не рядом сейчас?
В усадьбу вернулись далеко за полночь. Вроде отдыхали, а ноги подкашиваются. Игорь дожидался, не ложился, по всему видно, хочет поговорить. Но сил и на беседы не осталось. Чмокнула в щечку на прощание:
– Котик, давай завтра.
Ей снился отец, только лицом он походил на Никанора Сергеевича. Он привел ее в городской сад. В детстве они часто гуляли там вдвоем по выходным, пока мать занималась уборкой. Сад преобразился, вместо запущенных, заросших сорняками аллей, кругом цвели любимые орхидеи. Аромат их кружил голову. Отец сорвал цветок, бело-алый, в рубиновых прожилках, протянул ей одной рукой, а второй погладил грудь … она проснулась. Несколько мгновений, приходила в себя. Приснится же всякое. Сон прошел, а запах его остался. Повернула голову, так и есть. У изголовья, роскошный букет из ее сна. Не только он. От столика к двери рассыпана тропинка из бутонов. Сердце сжалось от ощущения потери, эххх, такую ночь проспала. Игорь приходил сюда, а она дрыхла! Когда необходимо, женщина умеет, в считанные минуты, превратиться из заспанной дурнушки в баххиню страсти. Сказка про Золушку не на пустом месте родилась. В ней почти все правда. Разве Добрую Фею ни к селу, ни к городу приплели. Ее вполне заменяет холодный душ да набор косметики. И сельская зачуханка, не по мановению волшебной палочки, а для проникновений, и не волшебной, а вполне себе обычной крепенькой палочки, в красавицу обращается.
Пока макияж одним глазиком наносила, вторым уже, из вороха привезенного белья, выбрала самый соблазнительный наряд. Белый пеньюар с узким лифом, едва прикрывающим соски, а дальше вертикальный разрез, до самого лобка, открывающий взору плоский, упругий живот. Трусики-веревочки, одно название, на иные шнурки больше ткани уходит. Раскраску на лицо нанесла самую, что ни на есть боевую - ни шагу назад, все, писуны на взвод, игры закончились. Немного колебалась с выбором туфель. Передумала. Ступая босыми ножками на носочках, отправилась по цветочной тропинке. В доме гнетущая тишина. Прислуги не видно. Может выходной у них?
Дорожка привела к хозяйским покоям. Из-за дверей льется грустная элегия Массне. Она и не знала, что Игорь играет. В нем масса нераскрытых достоинств. Вроде бы предел достигнут, но, наступает новый день и ему вновь удается тебя ошеломить. На ручке шарф красного щелка и записка: завяжи глаза. Она завязывает, без обмана, ей хочется насладиться сюрпризом в полной мере. Толкает дверь. Музыка стихает. Шаги приближаются. Он берет ее за руку, бережно ведет, останавливаясь у ложа. Грудь тяжело вздымается, она не в силах побороть волнение. Хочется сорвать повязку, увидеть его, прижаться. Сдерживается. Пусть все пройдет по его сценарию. Ее саму, до ужаса, заводит нетривиальность происходящего. Рассказать девчонкам – обзавидуются. Сильные руки, мягко, но бескомпромиссно, заставляют наклониться телом вперед, опереться руками на кровать. Он гладит ее. Прикосновения вспыхивают сладкой истомой, ручейками разбегаясь в разные стороны. Грудь оживает стиснутая в сильной ладони. Игорь долго наслаждается ее податливой упругостью. Соски набухают, наливаются кровью. Она застонала, впервые обнаруживая, насколько они чувствительные. Пеньюар падает к ногам. К движениям рук присоединяются его губы. Она, в нетерпеливом волнении, не в силах дождаться того момента, когда он достигнет самых заповедных точек. Ее бедра приходят в движение, а ножки раздвигаются сами.
Рывком срываются трусики. Боль вспыхивает, мгновенно сменяясь приступом острого удовольствия, от касания язычка к промежности. Горячим кончиком он вибрирует на оголенном клиторе, немного погружаясь, в призывно раздвинутые губки лона. Она запрокидывает руку назад, прижимая голову к бедрам, умоляя проникать глубже. Ему не нравиться ее самоуправство. В наказание ласки прекращаются. Полосками ткани, похожими, по ощущениям на шарф, скрывающий глаза, он привязывает ее руки к изголовью. Обходит, несколько раз, звонко шлепая ладошкой по ягодицам. Боже, как же приятно, подвывает она от удовольствия:
- Еще милый, да вот, делай так.
Но он снова на коленях. Теперь, легонько посасывая клитор, водит пальцами во влажной глубине наталкиваясь на невидимую преграду. Она вскрикивает, поддается телом вперед. Теперь он осторожно изучает поверхность пещерки не касаясь девственного барьера. Наслаждение прогоняет страх боли. Она, неосознанно, двигает бедрами насаживаясь на пальцы все глубже и глубже.
Игорь оставляет ее. Она продолжает стоять склоненная, прислушиваясь к шорохам. Шаги возвращаются, замирая позади ее. Головка возбужденного члена касается лона. Она и представить не могла, какой у него большой. Судя по тому, что сейчас, слегка раздвигает ее припухшие губки – просто огромный. Господи, да он разорвет меня! Ладони Игоря крепко ложатся на ягодицы. Поднимаясь и опускаясь на ногах, он, немного притапливает член внутри, задерживается так, делает несколько коротких движений и вновь замирает. Ей и того достаточно. Не останавливайся он, могла бы кончить. Тонкая струйка любовного сока, выдавленная могучим поршнем, побежала по внутренней стороне бедер, щекоча кожу. В этот момент, в ее голове взорвалось. Выбрав момент, он одним, быстрым движением бедер, загнал ствол, легко пробивая плеву. И, даже заполнив лоно, он весь не смог войти, столь могучим был его размер для девственного влагалища. Она закричала, упираясь ногой в его коленку, прося остановиться.
Он внимает ее мольбам, тяжело дыша, сдерживая разбег. А уже минуту спустя она сладостно изнемогает под нежным, неумолимым тараном, разгоряченной плотью ласкающим каждую клеточку ее киски. Казалось, длилось сие бесконечно долго. Она, целиком, потеряла счет времени. Годами нерастраченная страсть нашла выход в опытных руках. Он вытрахал ее, напрочь лишив сил. Внимательный любовник, нашел в себе терпение не испортить волшебства первой ночи. Почувствовав ее усталость, он в несколько движений закончил сам, в последний момент выдернув член, изливаясь на, изящно изогнутую, спину.
Она обмерла. В сорвавшемся с его губ стоне, узнав голос Никанора Сергеевича. Закончив дело, тот молча удалился. Она осталась стоять, как стояла. Не сам факт изнасилование ее душил, а нелепость позы, к которой попользовали да бросили. Попыталась освободиться. Легкая ткань впивалась в запястья, но узлы не распускались. Она, нутром, чувствовала присутствие в комнате третьего человека. Об руку, потянула повязку вверх. Из-за портьеры, скрывающей выход на террасу, появился Игорь, сосредоточенный, бледный. Уголки губ, нервно поддергиваются, тихо спросил:
- Ты же уйдешь сейчас?
- Развяжи меня! – сотни слов-плевков в мозгу вертелись, уж не знала, как их в несколько фраз сложить, не растеряв главного.
Игорь поднял руку:
- Я развяжу. Уйти сможешь всегда. Пятью минутами раньше, пятью минутами позже, имеет значение перед расставанием? Легче, проще не будет, ни тебе, ни мне. Просто выслушай. Там хочешь ударь, хочешь - уйди.
Было нечто в голосе его, будто приговоренный на смерть слова последнего просил. Может это ее остановило, а может, боялась самой не найти объяснений случившемуся.
- Мой отец великий человек! – начал Игорь твердо, не пряча глаз, - Я с детства катался с ним по стране, по съёмочным площадкам. Им все вокруг восхищались, говорили, как он хорош, неподражаем. А я стоял в сторонке, мечтал – вырасту, добьюсь большего, стану достойным приемником. Много женщин вертелось вокруг. Были такие, кто, из-за него, резали вены.
Игорь невесело усмехнулся:
- Надеюсь, теперь ты понимаешь почему? В нем нет изъянов. Знаешь, есть люди, которым без усилий достается красота, талант, поклонение толпы, удача, да даже член размером с дубину. Будто Бог, раздавая милость, швыряет ее не глядя. В кого попала, тому сложилось. Увы, мне так не повезло. А я всего лишь его жалкая тень. Неудачник, чей единственный дар - способность запомнить пин-код папочкиной банковской карты. Куда бы я не пришел, вокруг меня только и разговоров про отца. Чтобы я не создал, люди скажут – это сделал сынок Никанора. Веришь, мне даже экзамены сдавать не дали. Просто вынесли студенческий и передали привет отцу.
Слушая его, она приходила еще в большее отчаяние, не понимая, как могла полюбить этого слизня, рожденного с золотой ложкой в заднице, но тем, не менее, находящего причины поныть на горькую судьбину. Жестом приказала прекратить:
- Поэтому ты стал его сутенером? Поставляешь чистеньких, деревенских дурочек? И сильно он тебя за это зауважал?
- Нет! – вскинулся Игорь, теряя напускное спокойствие, - Дай рассказать до конца. Затем, сама решишь. Однажды летом у нас отдыхала девочка. Дочка маминой подруги. Моя первая любовь. Знаешь, такой чистенький, невинный ангелочек. Светлые волосы кудряшками, огромные голубые глаза. Я не просто по-мальчишечьи влюбился, был без ума. Мне казалось, лучше ее нет на белом свете. Нас прозвали жених и невеста. Мы были неразлучны. Идеальная пара на перспективу. К тому же, неглупая, скромная, она сумела очаровать родителей.
Глаза Игоря потеплели, сложно было усомниться в его искренности:
- И вот, когда у нас дошло до секса, оказалось, мой ангелочек, не слабо разбирается в мужской анатомии. Увидев мой член первый раз, она покатилась со смеху. Показывая мне мизинчик она не могла прекратить хохотать. Ее сложно судить. Он действительно очень мал. Словно отмеренное на двоих досталось одному по праву старшинства. В общем, у нас ничего не получилось, а весь остаток лета, ангелочек разнообразила придумывая забавные шуточки про моего червячка, так она его назвала. Но …
Игорь вскочил, быстро меряя шагами комнату, не зная, куда подевать трясущиеся руки:
- Не только этим. Мой возлюбленный папашка трахнул ее, вот на этой самой кровати. – голос его, сорвался на фальцет, - А я стоял и смотрел в окошко. Господи, ты бы их видела, как она извивалась и стонала под ним. А ее глаза на следующий день. Послушной собачонки, готовой пятки лизать, лишь бы понравиться хозяину. Насколько знаю, у них отношения долго продолжались.
- И мать допустила? – она следила за ним, мечущимся, не находя в душе жалости.
Игорь скривился:
- А-аа, их брак давно одна фикция. У матери грехов, да любовников церквей не хватит замолить. Ей откровенно плевать, главное чтобы сор оставался в избе.
- Я тебе не верю. Будь все так плохо, весь бы институт знал. Девки бы давно проболтались.
Он захохотал. Смех тот был безумен:
- О чем шептаться? У меня никогда, не с кем, ничего не было. Им нравиться красиво отдыхать, меня устраивают их россказни. Найди дуру, которая признается, что я отказался переспать с ней. Меня лечили, возили в Швейцарию. Денег выкинули самосвал, да без толку. Скажи, можно ли родиться большим ничтожеством?
Эдакого бреда, придумать сложно. Если забыть - бесконечен лик порока, многообразен, сродни отпечатку пальца, ни разу в двух человеческих существах неповторим. Самому Фрейду голову сломать, откуда в человеке зарождается то или иное желание, затейливое, витиеватое, одному ему невозможную радость приносящее. Он лгал, возможно, сам в то веря. На самом деле ему нравилось отдавать свое отцу, не едино тем, доказывая собственную полезность. Это его возбуждало. Превратилось в фетиш.
И ей, вдруг, полегчало. Она перестала чувствовать себя использованной. Всю жизнь, рука об руку ей сопутствовала мужская слабость, заключенная в личины дорогих людей. Заботливый, добрый, но бесконечно трусливый папа, которому проще переступать через гордость, нежели трахнуть кулаком по столу ставя на место зарвавшуюся жену. Жених, подложивший ее под отца. На их фоне лишь Никанор был напористым, наглым, настоящим. Достойный девичьей мечты. Слабый, не способен отобрать чужого, разве лишь оплакать потерю. Так к чему ей переживать? Позорно ли бабе склониться перед силой?
Игорь положил на покрывало крохотную шкатулку:
- Я сейчас уеду. Ты посмотри, там, внутри, прими сама решение.
Господь Всемогущий, он снова бежал! Выкинув на стол козыри, проигрался в пух. Поджал хвост и на выход. Пришла очередь хохотать ей. Мелькнула мысль, уж не сошла ли с ума:
- Игоречек, ты делаешь мне предложение? Элегантно! Прости, а что с первой брачной ночью? Папу позовем, али есть на примете еще кто?
Издевательский смех швырнул Игоря к двери. Уже из далека донеслось его:
- Ты забыла, в нашей семье сор из избы не выносят.
Утром проснулась, растревоженная лучами, прорвавшимися сквозь неплотно прикрытую портьеру. В голове пусто, легко. Будто вынули лишнее, оставив самое необходимое, без сожалений, душевных тревог. Состояние невероятного покоя. После душа вспомнила про подарок. Открыла, залюбовалась. Внутри кольцо стариной работы. Рубин в центре, окаймленный бриллиантами меньшего размера. Кровавый камень, очевидно, как сама его история. Был ли выменян, в задыхающемся от голода городе на буханку хлеба или снять с руки расстрелянной еврейки. Кто знает, думала она, любуясь собой в огромном, до потолка зеркале.
Раньше, драгоценности ее не прельщали. Разве пара маминых, ужасно безвкусных безделушек, могли привить любовь к ним? Этот – другое дело. Из кольца струилась особая энергия, открывающая портал из невзрачного прошлого в блестящее будущее. Воистину говорят, мал золотник, да дорог. Самоё ее тело преображалось на глазах. Нанесенный удар, в разлетевшихся осколках, лишил глупого идеализма. А каменья предали недостающего лоска. Сельская простушка превратилась в принцессу. Никанор обязан ее увидеть.
Она нашла его в оранжерее попивающим кофе. Появление обнаженной красавицы не удивило. Она остановилась в нескольких шагах, показывая кольцо на пальце:
- Мне Игорек сделал предложение.
Никанор поднялся, целуя ей руку:
- Единственное правильное решение в жизни моего оболтуса. Из тебя выйдет замечательная жена.
Она медленно опустилась на колени, распуская пояс его халата:
- Теперь я могу называть вас папой?
Он ответил ободрительной улыбкой, зарываясь ладонью в распущенные волосы. Возбужденный пенис, багровой головкой уже вырастал перед ее глазами, нацеленный в приоткрытые, влажные губки.
- Ну, здравствуй милый, вот мы и познакомились.
Немного волнуясь от собственной неопытности, она взяла разгоряченную плоть в рот. Слегка пососала, будто леденец, собираясь с духом протолкнуть его глубже. Головка продолжала увеличиваться, пугая нехваткой воздуха. Никанор рукой, мягко преодолевая слабое сопротивление, загнал член на всю длину. Сколь ни будь велико ее желание доставить удовольствие, она запаниковала. Но он оставался неумолим. Держал ее голову, пока дыхание не выровнялось. Лишь после позволил самостоятельно полировать губами инструмент, движениями бедер подстегивая, либо, напротив, сдерживая ретивую кобылку. Всякий новый толчок в горло эрегированного гиганта, возбуждал, вгоняя во вкус. Пусть, пока неумело, зато искренне, с душой, она повторяла виденное в порно. Ей нравилось сосать, нравилось его биение, вкус. Рот наполнился слюной, которая стекала с члена, капая на грудь и возбужденные соски. Если приноровиться, подумала она, в этом нет ничего страшного, очень даже приятно. Знакомое томления охватило с головы до пяточек. Не отпуская ствола, она просунула руку между бедер, введя во внутрь несколько, вместе сложенных, пальцев, а еще одним водя вокруг клитора.
По телу Никанора пробежала судорога, голова запрокинулась, издавая гортанные звуки. Она закрыла глаза, в предвкушении новых эмоций, мысленно моля его не вынимать член. Говорят, мужчинам такое нравиться. Первый залп был самый мощный, обжигающий нёбо, дальше - несколько раз, меньшими порциями.
Свадьбу играли громкую. Среди гостей - знаменитости. Платье невесте шил сам Вячеслав Кроликов. Поздравляя молодых, Никанор Сергеевич, кроме прочего подарил путевки на Бора-Бора. Глаза нареченной сверкнули счастливым блеском:
- Их же три! – чуть слышно, прошептала она, - Не поверишь, как я рада!
- Конечно три, мы же теперь одна семья, – ответил Никанор, чуть дольше положенного целуя красавицу невестку.
В этот момент, новоиспеченный муж, скромно потупил глаза.
К сожалению, жизнь его сложилась не долгой и не счастливой. Готовясь к поездке, мой герой, вместо «Спутник V», привился препаратом «Moderna», отчего скончался в страшных муках на берегах Французской Полинезии. Потому как нигде в мире, кроме Российской Федерации, нет достаточного количества аппаратов ИВЛ, на душу населения.