Светило солнце. Сидеть дома, в столь погожий летний день, Маша посчитала деянием уголовно наказуемым. Шортики, маечку на тело и, бегом к сверкающей речной глади. По грунтовке до нее рукой подать. Но, это не наш метод, решила девочка, с упорством медведя учуявшего малинник, продираясь через некошеные заросли коротким путем. «Мы не ищем легких дорог, мы их прокладываем» - улыбнулась она этой мысли, счастливая, какими бывают в ее возрасте. Посторонний звук резанул маленькие розовые ушки. Взрослая девочка поняла природу его, отчего сердечко бешено заколотилось. Пунцовая от стыда, она раздвинула ветки. На небольшой поляне, скрытой от глаз людских, обнаженная пара занималась любовью. Чудесное зрелище парализовало Машу. Сознание толкало поскорее убраться, не нарушать чужого уединения, но она не в силах оторвать взгляд от волнительного действа, замерла на месте, впитывая в себя крупицу счастья молодой незнакомки.
…..
Светило солнце. Редкие дни настоящего жаркого лета бушевали на улице. Грета поежилась. В доме царила прохлада могильного склепа, с устоявшимся запахом сырости. Проектировщик вознес его на самую вершину холма, панорамными стенами открыв дорогу животворному теплу. Однако, когда в конце строительства приехали рабочие спилить несколько вековых сосен, бывших последней преградой задумке архитектора, у девочки случился обычный припадок. Едва завидев огромные бензопилы, выгружаемые из грузовика, с пеной на губах, Грета забилась на земле. Мать сдалась, отправив рабочих восвояси.
Плед не спасал. Девушка, рефлекторно, протянула руку к пульту камина. Тут же одернулась. Даже нарочно, в наказание, больно стукнула сжатым кулачком о край стола. «Производство электроэнергии – это 14% всех газоаэрозольных выбросов в атмосферу» - напомнила она себе.
За окном раздражающе носилась ватага соседских детишек. У Греты ломило в висках. Злость только усиливала ощущение холода. Она не любила людей. Люди не любили Грету. Даже больше. Недоумение, брезгливую жалость, безотчетный страх – вот что привыкла читать девушка в глазах окружающих. Их страх ее грел, она наслаждалась им, почти физически. Люди – плесень на теле планеты. Плесень, которую следует выжигать. Мысль, внушённая Грете Луизой-Марией, восходящей звездой молодых немецких экологов, стала ее паранойей, ее смыслом, тем, что помогало сжиться с пустотой.
Возня на улице продолжала бесить, причиняла страдания до темноты в глазах. Грета схватила кочергу из ведерка подле камина, в котором, впрочем, никогда не теплилось огонька. Она бы скорее предпочла бросить туда мать, нежели позволить спалить хоть одну ветку.
При виде разъярённой соседки, дети, привычно, бросились прятаться. Жаловаться родителям не имело смысла. Прибывающие на вызов полицейские только пожимали плечами, советовали держаться от дома Греты и, ее самой, подальше. Никто не хотел неприятностей из-за обвинений в давлении на душевнобольную девочку да еще эко активистку.
Боль в висках отступила, одержав победу, Грета успокоилась. Сердце уже не выскакивало из груди. Девушка медленно побрела, куда-нибудь, подальше от опостылевших стен. Непривычные к яркому свету глаза слезились на солнце. Она задыхалась от мерзких выхлопных газов проезжавших мимо автомобилей. Грета рискнула сойти с асфальта, углубившись в парк, под сень деревьев. Да, она презирала блага цивилизации, но, физически не развитая, редко выходящая за пределы дома, Грета уставала долго бродить по бездорожью. Внезапно, ее оттопыренные розовые ушки уловили звук. Замерев на мгновение, определив его направление, девушка, забыв страхи, бросилась в темнеющую чащу. В глубине ее, на пледе, молодая женщина распятая телом любовника, крепко прижималась к нему, что-то шептала между стонов.
Грету качнуло. Темнота начала наваливаться на глаза, вызывая вспышки разрозненных мыслей. Подняв кочергу над головой, с диссонирующим, на грани ультразвука, визгом:
- И-и-и-и! – роняя на землю клочья пены, Грета ринулась в атаку.
Острие железа, опущенного с силой, пришлось по шее. Рука дрогнула, не попала по голове. Почти теряя сознание, поливая изумруд травы кровью, мужчина скатился с тела любовницы. Пытаясь встать, он изумленно открывал рот, из которого вырывалось:
- Что, что такое?
Грета продолжала наносить удары, целясь именно острием, каждым разом оставляющим глубокие раны:
- Мерзаавец! Негодяй! Да как ты смел топтать ее достоинство?! Она же женщина! Кто дал тебе право ее унижать? Сдохни, тварь, сдохни!
Заливаясь слезами, незнакомка, попыталась остановить Грету, но в результате сама получила несколько ударов.
- А ты, а ты? – хрипела девушка, - Как ты могла позволить ему такое творить с тобой? Где твоя гордость?
Молодая женщина, упав на колени, протягивала к ней, в мольбе, руки:
- Мы же ничего не делали, ниииичего! Что вам нужно? Остановитесь, пожалуйста, не бейте его! Это мой парень! Не бейте! Я люблю его!
Приехавшая на место происшествия норвежская полиция, оштрафовала перебинтованную пару за нарушение общественного порядка. А Грету, которую медики обкололи успокаивающими, не имея на то судебного ордера, отправили домой. На лице спящей девушки блуждала счастливая улыбка.
…..
Маша бессмысленно вглядывалась в зеркальную, мерную гладь, ошеломленная, растерянная. Образы увиденного, отрывочными картинками, врывались в сознание. Какая же благодать любить и быть любимой! Глупые люди ждут неземного блаженства за порогом смерти. А оно здесь, рядом. Разве какие иные земные блага способны были вызвать на лице той женщины выражение такого наслаждения? Да все богатства мира она бы не променяла за один миг этой встречи.
Маша запрокинула руки за голову, мечтательно закрыв глаза, опустилась на песок. Ничего, когда-нибудь и у нее появиться молодой человек, которому она безответно подарит всю себя. Это будет прекрасно. Обязательно, обязательно будет. Надо только чуть-чуть подождать.
…..
Грета выпала из забытья, будто вытолкнутая на поверхность, отдохнувшая, умиротворенная. Препараты дарили ей редкие часы сна без видений, когда она не вскакивала, вопя от ужаса. Девочка обвела глазами стены. Она не дома. Ее снова привезли в охотничий домик отца, как всякий раз, когда случались эксцессы. Не чувствуя обычной разбитости в теле, Грета бодро вскочила с кровати, накинув халат, вышла в серый полумрак рассвета. Свежий воздух прогнал остатки сна. Сама не зная зачем, Грета направилась к болоту. Небольшое, заросшее, скрытое бурелом, уродливо переплетенных ветвей мертвых деревьев, оно как магнит манило ее всякий раз. Особенно в эти часы, на границе суток, было в нем нечто первобытное. Здесь душа ее отдыхала. Ступни Греты утопали в слое, неостывшей за ночь, жижи. Тишина. Абсолютная, нетронутая, дикая. Только звук лопающихся на поверхности пузырьков. Редкий, в такт ее сердца – тук, тук, тук. Ноги Греты задрожали. Она вспомнила вчерашний случай. Неизведанная доселе волна блаженства, родившаяся в низу, в чреве ее, медленно растекалась по телу, пугающая и, одновременно сладостная. Победа, ее победа!
Грета вскинула руки вверх, роняя халат в зловонное месиво. Наклонившись, зачерпнув обеими пригоршнями черной субстанции, она, захлебываясь от восторга, начала размазывать ее по телу.
…..
Светило солнце. Только сегодня им удалось выскользнуть из-под бдительного родительского ока. Оставив матерей пилить мужей, с самого утра оккупировавших all inclusive стойку бара гостеприимного турецкого отеля, Маша и Даниил забрели на самую безлюдную часть пляжа. Они шлепали по воде цвета аквамарин, в этом месте вплотную подступившую к обрывистому берегу. Стыдливо опустив ресницы, девочка украдкой посматривала на нового знакомого. Сын африканца и русской - он совсем ничего не взял от славянской крови, кроме завораживающего донского бархата речи. Всем остальным, сохранив грацию черной пантеры.
Она ждала. Даниил уже много раз набирал полную грудь воздуха, однако, кроме вздохов, сделавших бы честь самой заядлой сицилийской плакальщице, пока ничего из себя не выдал. Наконец решился:
- Маш, а Маш, слушай, тебя не смутило, что я черный?
Это было самое глупое, что он мог ляпнуть, ну … хоть что-то. Девушка резко крутанулась на месте, испуганно схватив себя за голову, присела в набежавшую волну:
- Чтоооо? Ты черный?! Ой, мамочки, проклятый дальтонизм!
Даниил, на миг, недоуменно замер, а после, задыхаясь в хохоте, упал рядом на колени. Обнял Машу за плечи:
- Я же поверил!
Их губы почти соприкасались. Вот сейчас, сейчас – выпрыгивало из груди девичье сердечко, еще на миг растягивая предвкушение, Маша потерлась щекой о руку парня, беззвучно шепнув:
- Можно.
Даниил замешкался, вмиг скидывая маску веселости:
- Машка, ты, очень классная. Я, я … был бы счастлив, но … боюсь, ничего не выйдет – сделав над собой неимоверное усилие – Я гей! У меня был опыт с девушками, он печальный.
Маша, не позволяя ему выпустить себя из объятий, тихо и серьезно ответила:
- Милый, ты так усиленно вилял бедрами, что жители всех отелей в округе поняли, что ты гей. Вольному - воля. Я не просила от тебя многого. Раз можешь целоваться с парнями, сможешь и со мной.
Спустя много часов, в номерах гостеприимного турецкого отеля, долго не могли заснуть одна счастливая молодая женщина и один, не менее счастливый, бывший гей.
…..
Светило солнце. По широкой Жюли Сентерет шло разноцветное, шумное собрание секс-меньшинств. Тысячи съехавшихся со всех уголков Норвегии, выкрикивали лозунги, били в барабаны, гудели, создавая единую, неразборную какофонию сатанинского шабаша.
Бернард, остановленный этим павлиньим, живым потоком, недовольно поморщился. Мало им просто пройти, надо еще оповестить об этом всю округу. Выросший в небольшом городке, на юго-западе штатов, с его укладом уважения семейных ценностей, обязательными воскресными походами в церковь, он не то что бы презирал геев. Христианину не подобает осуждать творение Господа. Просто, им не стоит так принудительно - навязчиво привлекать внимание к своим противоестественным наклонностям. Вначале, они просили признать их гендерность, как норму, а теперь вовсе требуют осуждения отношений между мужчиной и женщиной. Каждый имеет право на собственный выбор. Эти же, понатыкавшие в зады страусиных перьев, методами, начинают напоминать штурмовиков времен прихода Гитлера к власти. Толпа зрителей, со смартфонами в вытянутых руках, будто довершала картину.
Его теснили со всех сторон. Бернард оглянулся, ища пространство посвободней. Это его движение привлекло внимание девочки из толпы. С неестественной мимикой на раскрасневшемся лице, она мгновенно подбежала к нему. Бесцеремонно схватила за руку, потащила на себя:
- Идемте, идемте, не бойтесь!
Бернард растерянно пробормотал:
- Куда идти? Девочка, ты кто?
- Я Грета. Идемте же. Не бойтесь.
- Я не боюсь. Мне туда не надо.
Парень с трудом удерживал равновесие. Несмотря на скромное телосложение, незнакомка обладала не дюжей силой. И чем более гримаса искажала некрасивые черты лица, тем крепче становилась ее хватка.
- Вы, не понимаете! – сатанела девушка, - Вам туда надо! Отбросьте ложный стыд. Ваш народ избавился от оков рабства, теперь лично ты должен всем заявить о своей идентификации. Открыться миру, примкнуть к братьям и сестрам. Идем, идем!
Ее припадочная настойчивость переполнил чашу терпения. Не осознавая себя, Бернард, свободной рукой оттолкнул прилипалу:
- Да не пойду я к этим пидарасам!
Толпа вокруг охнула. Десятки камер мгновенно развернулись на упавшую девочку, с уголков губ которой потекла слюна, и разъярённого парня. Вблизи марширующие, слышавшие опрометчивую фразу, смешали шествие, визгливо привлекая внимание к происшествию. Вокруг Бернарда угрожающе начало сжиматься живое кольцо, изрыгающее проклятия и угрозы. Множество рук вознесли Грету над головами, откуда она, протягивая в направлении обидчика пальчик, пыталась что-то сказать, но выходило одно неразборчивое рычание.
Целую неделю YouTube – сообщество на все лады смаковало подробности ареста в Осло, чернокожего туриста, оскорбившего чувства участников парада и учинившего физическое насилие над активисткой, которую ликующая толпа гомосексуалистов и лесбиянок, оставшуюся часть шествия, пронесла вместо знамени.
…..
Светило солнце. Прижимая к груди малыша, Маша, через окно палаты, со смехом, наблюдала, как мечется снаружи муж, всенепременно решивший написать очередную глупость на стене роддома. Луч света подал на личико сына и он забавно жмурился, видя свои первые сны. Маша поднесла губы к его лобику. Вот оно, еще одно огромное, бесконечное счастье, подумала она.
…..
На экране, в далекой, знакомой ей только по сьемкам военных, стране, ярко светило солнце. Толпа изнеможённых беженцев, в клубах желтой пыли, протянулась до самого горизонта. Глава службы безопасности генерального штаба сил обороны, прерывая затянувшееся молчание, еще раз напомнил:
- Госпожа премьер-министр, мы не успеем закончить эвакуацию до начала удара. Прошу у вас еще 48 часов.
Грету качнуло. Привычная темнота вкрадчиво наваливалась обволакивающимися щупальцами. Как же она его ненавидит. Последний мужчина в ее кабинете. Давно пора было поменять этого мягкотелого недоумка. Список кандидатур, одобренный посольством союзников, уже месяц пылился на ее столе. Царапая, обгрызанными ногтями, поверхность стола, Грета впилась в военного тяжелым взглядом. Присутствующие, предчувствуя недоброе, отступили.
- Я не позволяла вам обсуждать мои распоряжения. Время и дата удара согласованы с американцами. Ваша задача выполнить приказ – тембр ее голоса сорвался на визг, - Нас не должна волновать судьба тысячи – другой этих оборванцев. Главное нанести удар первыми. Потери спишем на русских. Выполнять!
С этими словами премьер-министр Норвегии свалилась, корчась на полу, в обычном своем припадке.
…..
Ее последний час. Маша пробежала взглядом каждого в комнате. Семья. Вот она, большая, дружная, собравшаяся к ее ложу со всех уголков страны. Дети, внуки, уже и правнуки. Плоть от плоти их с мужем любви. А вот он сам, протягивает руку.
- Скоро, милый, уже скоро приду к тебе. Дай, минутку. Еще раз посмотреть на них. Глупые, плачут, они не понимают, смерть – это просто конец пути, после многих лет бесконечного счастья. Помнишь наше первое свидание на том, пустынном …
Маша сомкнула веки. Светило солнце. Она задохнулась от порыва соленного, морского ветра ударившего в лицо. Рядом, улыбаясь, стоял Даниил, держа ее руку в своей.
- Здравствуй, милый, вот мы и снова вместе.
…..
Грета застыла в пустоте огромного, затхлого, давно заброшенного, родительского дома, не в силах сделать и шага. Бездонная тоска взирала на нее из каждого угла. Ей сейчас нужны были голоса, любые, иллюзия присутствия живого. Роняя дрожащими руками пульт, Грета включила телевизор. На экране, на все лады смаковали ее недавнюю отставку. Либералы обвиняли бывшего премьер-министра в отказе ввести запрет на «прааативные» гетеросексуальные браки, консерваторы громили за гомосексуальную порнографию в школах. Политики - за упущенную возможность наладить отношения с, восставшей из пепла 90-х, Россией. Бизнесмены – за закрытые предприятия тяжелой промышленности в угоду экологам. Экологи – за урезание финансирования вследствие потери львиной доли налогов. Обыватели – за десятки тысяч ленивых, в край обнаглевших эмигрантов. Все, все на нее одну.
Грета швырнула пульт в свое же изображение. Экран, вспыхнув один раз, погас навсегда. Она схватила телефон. Позвонить, срочно, кому-нибудь позвонить. Но кому? Кому сейчас она нужна, без власти, без силы.
Раздвигая липкую темноту руками Грета пробралась в гараж. Решение, давно засевшее в ее голове, сейчас казалось единственно верным. Моток проволоки услужливо попался на пути. А вот и балка. Едва хватило сил подтащить под нее стул. Затем последовал провал. В следующий приход сознания она уже стояла с накинутой на шею петле. Сейчас, впервые, мысли приняли четкий, ясный порядок. Она вспоминала, судорожно перелистывала страницы жизни, желая найти хоть одну с написанным словом «счастье». Детство? Его не было. Вместо него бесконечные мотания по митингам, симпозиумам. Ради чего? Кого она спасла? Мир тысячелетия существовал до нее и, простоит еще столько же, после. Человечество не вернется в пещеры. Семья? Мать с отцом выдоили из нее все, что могли, бросив, после, в одиночестве, словно отработанную деталь, вернувшись в мир наркотического угара, в котором зачинали своих детей. Сестра? Не справившаяся с возложенным на нее бременем, не сумевшая усвоить потока, вколачиваемой в нее инструкторами, информации, окончательно свихнулась. Доживала свой век в клинике. Все? Неужели все? Больше ничего? ПУСТОТА? Сжимаясь от ужаса перед ее пропастью, Грета поспешно вытолкнула из-под себя стул.
А за стенами мрачного дома все также светило солнце.